У моей мамы был любовник. Ну, в этом, положим, нет ничего особенного.
Он был младше её на 16 лет, то есть — старше меня не на целую жизнь, а так… на дошкольный возраст. Тоже ничего особенного — таков был мамин стиль. Он был из хорошей московской семьи, образованный, тонкий, остроумный, слово «задница» он считал неприличным, слово «кобель» — нелитературным. Знал ли он слово «сука»? Не думаю. Он посвящал маме стихи и песни и даже пару раз таскал мне передачи в больницу. Чистый ангел. Даже внешне — херувимистые кудри, васильковый взгляд, улыбка ласкового гения. Они с мамой помимо прочих удовольствий любили мурлыкать друг с другом об искусстве и прочих тонкостях тогдашней жизни: самиздат-тамиздат и всё такое. Мне этот любовник очень нравился, я прикипела к нему душой — пишу без иронии, вспоминая о нём только лучшее.
Когда у мамы возникли неприятности с этим самиздатом — с Чистым Ангелом побеседовали люди в штатском: слегка интересовались его литературными вкусами, подробнее — настроениями в среде научно-технической интеллигенции, а в основном расспрашивали о преступной внебрачной связи с моей неблагонадёжной мамой. Ангел был испуган и раздавлен перспективой сесть в тюрьму за распространение (хотя он ничего не распространял). Он простодушно сознался в своём страхе маме и сообщил, что теперь иначе смотрит на всех этих Бродских и Пастернаков. В воздухе запахло антисемитизмом. Всё это было сказано в письме(!) — приватно встречаться после пережитого Ангел боялся. Мама показала письмо мне и своей лучшей подруге Миле. Мы прочли. Мила спросила: что ты будешь делать?
Мама сказала: я написала ответ. И протянула нам незаклеенный конвертик.
На листке было одно предложение: По-моему, Игорь, Вы — жопа.
Имя не изменено. Это моя месть.
© И.Бажовка
