А вы рожали когда-нибудь?

Опубликовано 18.06.2017 Автор: -

Ирина Бажовка Опубликовано в Post Scriptum

Фото: С.Васильев «В челябинском роддоме» из серии «Рождение человека», 1977

В палате лежали разные: одна первородка, одна старородящая — 34 лет, одна с кесаревым: то на боку, то на спине — но всегда не шелохнувшись, беззлобно ворча: «…твою мать! всю дорогу мечтала: рожу — наконец-то на живот лягу! А вот фиг тебе, Ольга Леонидовна! и сидеть теперь нельзя — заполучи фашист гранату!» Еще одна — мать-героиня, всё удивлялась: первых четырех «выплюнула», а этот — пятый -«всю душу вынул». «Конечно… мужик дак! — гордилась она по два раза в час, — те-то девки у нас все, чё им-то? Выскользнули и айда! Я и не заметила! Могла бы и в декрет не ходить, а то обманула государство-то!» И смеялась, прикрывая рот рукой. И у самого окна трое нас — обычных молодых второродок без кесарева, разрывов и осложнений.
Итого: 7 человек мамочек или мамашек — кто как назовёт. И дети у всей палаты здоровые, без патологий. Самая успешная палата. На этаже нас называли «опять эти коровы в душ пошли».

Жара стояла страшная — выше 30 градусов, духота, тополиный пух, и окна не открыть — не разрешают. И мы бегали спасаться в душ, держась за натруженные родами спины, а Кесариха ковыляла сзади, осторожно ступая стройными, умопомрачительной длины ногами, одной рукой держась за стену, другой — за низ живота. В душе мы становились родными, почти семьей: помогали Кесарихе, плескались, ловили выскальзывающее мыло — один брусок на всех, травили анекдоты, по очереди вставали боком напротив узкого зеркала и смотрели, насколько ушли после родов животы, прикидывали, можно ли будет этим летом влезть в старый купальник, хохотали, смывали с уставших тел июньскую жару и все страхи и неудобства последних месяцев странной, почти не принадлежащей тебе жизни. Крючков для одежды не хватало, вода бежала неравномерно, пофыркивая и поплевывая, но зато была прохладная — не горячая, потому что горячую отключили несколько дней назад, но и не холодная, потому что жара стояла давно.

Одно было плохо — всех мучил голод. Несмотря на жару. То, что давали в столовой, есть было невозможно, даже с голодухи, а передачи — с 15 до 17, когда все на работе, да и принимали не каждый день. Посещения не разрешали вообще — по правилам медицины и охраны здоровья материнства и детства: чтобы с воли не принесли инфекцию. По тем же причинам нельзя было дарить роженицам цветы — в цветах самые микробы. Поэтому некоторые неопытные мужья уносили цветы обратно, или отдавали какой-нибудь медсестричке — тут же, в приемном покое.
Опытные, которые рожали здесь не первый раз, говорили, что есть какая-то баба Валя, которая за рубль пронесет в палату всё, что хочешь, а главное — в любое время, но бабы Вали не было — то ли не ее смена, то ли — в отпуске, то ли вообще уволилась.
Первым — почти сразу после обеда — под окно палаты пришел муж Героини с младшей дочкой, передал авоську с яблоками, двумя бутылками кефира и целой курицей, отваренной в несоленой воде.
— Сказывается опыт! — похвалила одна из обычных второродок, догладывая крылышко.
Часа через полтора стали подтягиваться остальные, но несли какую-то ерунду в расчете на один рот — на одного едока. Курицу больше не принес никто.
Последним пришел очкарик — к Старородящей.
— Извини, Туся! — кричал он снизу пьяненьким голосом, — у нас было внеплановое собрание по Мухину! Тебе все наши передают привет! И теплофизики — тоже! ты молодец!
Старородящая с грохотом распахнула раму и заорала вниз:
— Слава, я жрать хочу! Что ты мне принес?
Через паузу вверх полетел ответ:
— Апельсины!
Палата обреченно вздохнула — апельсины нельзя, апельсины — это диатез. Спать легли голодными.

На следующий день принесли детей — кормить. Рассказывать об этом бессмысленно. Тут как в армии — кто служил, тот поймет. Детей разворачивать из пеленок и рассматривать было нельзя, самые смелые выпрастывали ножки и целовали горячие пяточки. У всех детей на головках была потница. У всех мам она появилась тоже — особенно на шее под подбородком и ещё — под грудью, к концу второго дня. И это — несмотря на душ. Второй день вообще оказался знаменательным — в соседней палате обнаружили стафилококк. Всех закрыли на карантин, а им запретили выходить из палаты. Только в уборную. Хотели запретить всему этажу душ. Но потом передумали.
А главное — муж одной из второродок еще утром, перед работой, принес и сумел передать путем шоколадки и унижений передачу с едой. А в передачу он запрятал длинную бельевую веревку! Вспомнили зачем? Вот именно! Техника проста и отработана до мелочей в связи с частотой применения на всей территории Советского Союза. Напоминаю канву. Одна выходит в коридор — стоит на шухере. Если кто из персонала спросит — чего стоишь? иди в палату! — надо пожаловаться на духоту и сказать, что еще немножко подышишь и через минуточку — обратно. Другая стоит на шухере в палате — тоже у двери, но с другой стороны. Как говорится — береженого бог бережет. А еще две таскают на веревке сетки от мужей и родственников — с едой и хозяйственной мелочью. Одна тащит, другая страхует, чтоб та, которая тащит, из окна не сковырнулась. Когда закончили — веревку под матрас. Если в соседней палате шмон — проверяют тумбочки на предмет недозволенных продуктов, заглядывают под кровати, под матрасы — веревку в этом случае нужно спрятать под халатом на животе и так идти в туалет. Там переждать и обратно в палату. Что ищут? А мало ли. Может, нам каких микробов из дому принесли. В соседней палате стафилококк нашли? нашли. Ну, мы же не хотим тут туберкулезом своих детей заразить? Или гепатитом? Ну вот, если не хотите — терпите. Не медсестры же это придумывают, честное слово.

В общем, неизвестно, почему Бог на этот раз не уследил (а он не уследил), но нас, коров, поймали с этой веревкой в самый сладкий момент — когда баул с домашней пахучей снедью уже стоял на подоконнике, и отпираться было бессмысленно.
Крики, визги, мольбы, слёзы, причитания, обещания — больше никогда, никогда! … результата не дали. Скрипучий шепот завотделением. Короткий, беспощадный. Верёвка отнята. И — тишина.

И вдруг в тишине — скрип каталок, хлопанье палатных дверей в коридоре, неистовый детский плач. Кормление детей. И коровы приходят в себя и готовят грудь — обеззараживают соски слабым раствором марганцовки, вспоминают, левой или правой кормили в прошлый раз, чтобы кормить другой. Приготовились, успокоились, сели и ждут, не замечая, что наступила тишина. Так всегда бывает, когда всех детей раздали на кормежку — тишина. Дети едят, мамашки — так их меж собой называют работники роддома — втихаря разглядывают деточек, определяют, на кого похож, как изменился за несколько часов, добираются до ножек и ручек — многим почему-то хочется посчитать пальчики, если 5 — то кажется, что ребенок абсолютно здоров. Для многих кормление — это боль. Больно, когда грудь забита молоком и не расцеженна — но это только у первородок, они неопытные. Больно, когда матка сокращается, мучая живот схваткообразной предродовой болью — так бывает у повторнородящих, да и то — не у всех. Кормление — это лучшее, что здесь бывает. И это целых 6 раз в день!

Но сейчас — тишина. Не скрипит каталка, не надрываются в плаче дети. Тишина. Невозможно было сидеть и ждать. Послали на разведку Старородку, как самую грамотную, и одну из обычных второродок, умную, — в пару. Через пять минут вернулись: сейчас придёт дежурная гинеколог и все объяснит. Сразу стало легче — если бы и у нас стафилококк обнаружили или что похуже — пришел бы педиатр. А так — видимо, ерунда какая-то, раз просто дежурный врач.

Врач пришла минут через 40 и сказала, что поскольку вы, мамашки, самовольно и беспричинно нарушили режим передач и посещений, установленный администрацией роддома, то было принято решение лишить вас всех 5 (пяти) кормлений. Детей увидите завтра в 12. Все ясно? Как это?… Как — лишить? Подождите… Куда вы уходите? подождите… Куда вы?! Не уходите… Мы не понимаем, что вы сказали…мы не можем понять. Как лишить кормлений? Это же не нас — это же значит их лишить кормлений!… а что же они будут есть? они же все время хотят есть!.. Какое чужое молоко? Как — чужое?! А если чужого молока не хватит?.. Зачем — коровьим?? Вы что?! А почему нашим нельзя? Мы будем сцеживать и подписывать бутылочки — где чье. Мы деток видеть не будем, что вы, что вы!… Не будем деток видеть — значит наказание получим. Зато они не пострадают — будут есть наше молоко. Они же не виноваты! это мы виноваты! нас и наказывайте. А их — зачем?!
Раньше надо было о детях думать. Сказала врач. Никто никакие правила из-за ваших прихотей менять не будет. Детей они пожалели! Надо же! А когда на аборты ходите — тоже детей жалеете? У вас у всех руки по локоть в крови! Вот посидите и подумайте, кого вы наказали. Всё — больше никаких разговоров. Мне некогда вами заниматься. Меня нормальные мамашки ждут.

У первородки застоялось молоко. А она не понимала, почему грудь болит? А грудь была каменная от распиравшего ее молока. Первородка стонала, а остальные помогали ей сцеживать. Потом хорошая медсестра принесла на ночь отсос — не навсегда, с возвратом. Когда окончательно размяли грудь, первородка сцедила лишнее отсосом и избежала мастита. Хотя температура у нее все равно подскочила.

Больше ни у кого ничего неприятного не случилось. Детей принесли, как и обещали — через пять кормлений, к 12-ти часам. На следующие сутки всех, кроме Кесарихи, выпустили под чистую.