В СССР бутылки из-под алкогольных и прочих напитков называли стеклотарой.
Их можно было сдать за деньги в специальных «Пунктах приёма стеклотары». Обычные бутылки из-под водки, вина и газировки стоили 12 копеек, высокие и пузатые — из-под шампанского – 16 копеек, но их принимали крайне редко. Бутылки из-под армянского коньяка или коньяка типа «Плиска», фауст-патроны венгерского рислинга по 0,75, а также бутылки от десертных вин типа «Тамянка» из стран народной демократии типа Болгарии – вообще никогда и нигде не принимали. Поэтому ещё при покупке человек испытывал лёгкое раздражение, понимая, что переплачивает.
Шампанское пили, как правило, на Новый год и на серьёзном свидании, когда обе стороны тайно надеялись «на большее», чем обычный поход в кино. Расточительней всего была свадьба — шампанского уходило много, так как ещё до торжественного застолья, сразу после ЗАГСа, шипучее вино по-гусарски откупоривали фонтаном в небо и под крики «горько» разливали по хрустальным фужерам на мемориальных кладбищах и возле главных городских достопримечательностей — в основном, у памятников Ленину. Тут уж никто о переплаченных 16 копейках за бутылку не задумывался, потому что «один раз живём».
У людей с достатком пустые бутылки обычно скапливались в укромных местах квартиры: под газовой плитой, у помойного ведра, под кроватями, в полостях раскладных диванов, где по инженерному замыслу можно было прятать от посторонних глаз постельное бельё. В условиях малогабаритных перенаселённых квартир бутылки хранились в самых неожиданных местах и дожидались неизбежных обстоятельств любой советской жизни: деньги кончились, зарплата — через пять дней, занять не у кого.
Бутылки очищали от пыли, набивали в авоськи и рюкзаки, волокли в приёмный пункт. Эта процедура была естественной, как смена времён года и пятилеток. Фраза из тех лет: ничего, бутылки сдам – до зарплаты дотяну.
Раздутые сетки — неудобные, тяжёлые и стыдные, как будто человек пьёт дни и ночи напролёт. А если «только по праздникам» — значит, лентяй и неряха, раз умудрился столько скопить и по углам рассовать. В общем, разброс мнений о советском человеке с бутылочными авоськами в обеих руках был небольшой: либо он алкоголик, либо неряха. Кому охота выглядеть алкашом или неряхой? Вот именно. Поэтому старались не привлекать внимания и двигаться к цели по прямой. И если по дороге никого не встретил — ни соседей, ни сослуживцев — удача. Бывали, конечно, казусы и непосредственно в пункте приёма: заскочишь с улицы, а там знакомый в очереди тоскует с жалкими четырьмя из-под пива. А у тебя в сетках – сплошная «беленькая». Но в таких случаях нужно было просто и уверенно сказать: «У тестя юбилей – 60 стукнуло». И улыбнуться улыбкой открытого, честного человека.
У горьких пьяниц и веселых любителей выпить жизнь была более подвижной: бутылки не скапливались — их сдавали сразу, потому что пустая бутылка участвовала в общественном сборе средств на выпивку наравне с живыми деньгами.
Пункты приёма работали не регулярно, хотя надпись на входных дверях это опровергала. Часы работы: с 10-00 до 18-00, обед с 12-30 до 13-15 (да, любили тогда обеды позаковыристее), в субботу — часов до двух дня, в воскресенье – выходной. Нерегулярность работы пунктов объяснялась отсутствием тары. Проще говоря – не хватало ящиков для перевозки бутылок. Почему? Отдельные недостатки плановой экономики. Водку в магазинах продавали с 11-00, и чтобы добыть денег до начала торгов, надо было заранее занять очередь в пункт приёма и успеть сдать бутылку до того, как закончится тара. Тем, кто сдавал, чтобы дотянуть до зарплаты, тоже лучше было обернуться в рабочее время. Но обед на работе и в пункте приёма часто совпадал, а после работы – записка на двери пункта: «Тары – нет!!!» Поэтому работающие ловили шанс в субботу: гордясь своим аналитическим шахматным умом, они подходили минут за 40 до открытия в уверенности, что будут первыми, и видели очередь из 12-15 бутылочников.
Приёмщицы — голосистые корпулентные женщины в синих сатиновых халатах с золотыми кольцами на обеих руках, таскали ящики на 20 бутылок с цирковой лёгкостью. Они никогда не отступали от сурового требования: бутылки должны быть чистыми, горлышки — без трещин и сколов. Волшебным образом абсолютно целое, музейно безупречное горлышко в руках приёмщицы часто оказывалось выщербленным, грязным и «всё в трещинах – вы глаза-то разуйте!» В такие моменты особенно жалко было пьяниц и ветхих старух в платочках и резиновых сапогах с отрезанными по щиколотку голенищами — «на шерстяной носок».
Позже установилось еще одно правило – бутылка должна быть без этикеток. Но не все же сразу об этом узнали! А узнав — не запомнили. И волокли сквозь улицу свои неподъёмные тюки (некоторые набивали бутылками холщовые мешки из-под картошки), и тут им — как обухом с разбегу: «С этикетками не принимаем! Читать разучились? Объявление на двери — для кого?!»
И куда теперь с этими тюками?…..
Осенью с бутылок смывали этикетки в грязных лужах, весной — в ледяных. Зимой пытались счистить снегом, но это было бесполезно, и все это понимали. Что характерно: хороший клей тогда был проблемой. «Суперцемент» — дорого, «Бустилат» — в дефиците, канцелярский клеил плохо, оставляя после себя неприлично-жёлтые разводы. Какой клей использовали для этикеток — неизвестно, но он приваривал намертво.
Моя бабушка нарвалась на новое требование холодной осенью. Бутылок было немного – одна сетка. Бабушке было тяжело нести сетку обратно, и нужны были деньги. Поэтому она мочила бутылки в жирной ноябрьской жиже и скорябывала этикетки худыми артритными пальцами. Я застала её за этим занятием случайно — возвращалась из школы, увидела бабушку из окна автобуса и не поняла, что она делает. Я бежала к ней от остановки — счастливая первоклассница с новым портфелем и косицами в коричневых шёлковых лентах. А когда я подбежала и увидела… до сих пор помню, как нам обеим почему-то стало стыдно. Я бросилась помогать, бабушка меня отгоняла, у меня получалось лучше, я не могла поднять на неё глаз, а потом мы вдруг засмеялись и как-то ловко очистили всё. Нашим бутылкам хватило тары, по дороге домой мы купили какую-то еду и папиросы для деда — он лежал в больнице, и зашли к соседке, чтобы отдать долг…
Дома бабушка села на маленький стульчик в передней и сказала: «На Фонтанке в войну вода была холоднее».
© И.Бажовка
